Ужасное ремесло доктора Рюйша

Начнём с отрывка из указа Петра Первого об открытии Кунсткамеры (1718 год). «Таят невежды (уродов), чая что такие уроды родятся от действия дьявольского чрез ведовство и порчу, чему быть не возможно; ибо един Творец всея твари Бог, а не дьявол, которому ни над каким созданием власти нет, но от повреждения внутреннего, также от страха и мнения матернего во бремени, как тому многие есть примеры».

Как видим, задумывал просвещённый государь Кунсткамеру не только как собрание редкостей, но и как учреждение своего рода научно-популярное. А привели мы этот небольшой фрагмент из довольно-таки обширного указа потому, что он напрямую связан с главным персонажем (назвать его «героем» язык не поворачивается) нашей статьи. Итак…

Джинн выпущен из бутылки

Звали его Фредерик Рюйш (в российских источниках есть разногласия в написании имени: Рюэш, Рюйеш или Рюйш). Родился он в Голландии в 1638 году в не слишком зажиточной, но весьма почтенной семье. Поначалу ничто в биографии Фредерика не предвещало столь странных и зловещих занятий, которым он посвятил себя позднее. Всё шло обыкновенно для юноши его возраста и общественного положения. Когда Фредерику исполнилось 16 лет, умер его отец, оставив мать с шестерыми детьми. Нужно было срочно за что-то браться, и Фредерик поступил в ученики к аптекарю.

Знал ли Рюйш, что этот выбор предопределит его первые шаги по лестнице кошмаров? Едва ли даже догадывался. Он оказался способным и вскоре скопил денег на собственный аптечный магазин. Но этого для честолюбивого юноши было мало. Он упорно продолжал учиться, получил диплом врача, начал преподавать. А вскоре случились два события, которые лучше бы не происходили. Первое — Фредерик Рюйш стал профессором анатомии, второе — он был назначен судебным медиком. Так джинн вылетел из бутылки.

«Удав» и «кролики»

Как судебный медик Рюйш имел доступ к неопознанным телам жертв преступлений, а как анатом — любил изготавливать препараты человеческих органов. Но этой деятельности ему уже не хватало. Он мечтал о большем. Хотя Фредерик и похвалялся тем, что его препараты становятся всё лучше и приобретают естественный оттенок, все же с ходом времени они теряли вид. Впрочем, свои рецепты бальзамирования анатом держал в тайне. Если кто и был посвящён в неё, это только его сын Генрих и дочь Рахель. Но Генрих умер прежде отца, а Рахель если что и знала, хранила молчание. Однако не в этом суть. Труп есть труп, что с него возьмёшь? Другое дело — «поработать» с живым человеком. Вот тут можно достичь настоящего успеха!

Сказано — сделано. Используя свои судебные связи, Рюйш добился того, что к нему в кабинет доставляли некоторых приговорённых к смерти преступников (если процесс не слишком громкий). В самом деле, не всё ли равно преступнику, как и где его умертвят? Столько зла натворил, пусть хоть науке послужит напоследок.

Рюйш поступал гуманно — никаких сверкающих лезвий, скрежещущих орудий пыток и прочего устрашающего антуража. Инъекции, только инъекции (правда, смертельные, но вполне научно обоснованные)! Он изобрёл способ вводить в кровеносные сосуды приговорённого окрашивающий раствор. Таким образом анатом и первооткрыватель обнаруживал неведомые прежде разветвления сосудов внутренних органов.

Фрау Ильза Кох, жена коменданта концлагеря Бухенвалъд, любила абажуры из человеческой кожи. Она лично отбирала узников с интересными, по её мнению, татуировками и следила, чтобы кожу с трупов снимали аккуратно.

Когда «подопытный кролик» умирал, профессор вымачивал препараты в специальной жидкости, чтобы избавиться от соединительной ткани, и получал гроздья кровеносных сосудов, наполненные отвердевающим красящим составом. Он работал настолько скрупулёзно, что ухитрялся наполнять своим раствором даже тончайшие артерии слуховых косточек!

Непревзойдённый художник смерти

Однако мы были бы несправедливы к доктору Рюйшу, если бы назвали его только «исследователем». О нет, он был художник, поэт своего дела! В его кабинете, приспособленном под «музей», год от года накапливались трофеи его ужасного искусства. Особенно обожал «великий учёный» расчленять и препарировать младенцев и беременных женщин. Где он их доставал — вопрос особый и до конца не проясненный. Но ведь торговля детьми во все времена — бизнес прибыльный и удивления как факт не вызывающий, а несчастными женщинами, оказавшимися в отчаянной ситуации, — тем более. А уж что там сделает с «товаром» покупатель, продавца интересует меньше всего.

Так вот, вернёмся к художественному вкусу нашего доктора. В его «музее» находились многочисленные образцы, выполненные с большим тщанием и высоким уровнем занимательности. Например, препараты детских ножек и ручек снабжались тонкими батистовыми платочками и кружевными манжетами — как приятно и естественно! Просто гламур! Отдельные образцы человеческих зародышей украшались бисерными браслетами, веночками, крошечными свечами. В маленьких гробиках лежали забальзамированные тела детей в кружевных одеяниях, декорированных бусами и цветами.

Домашний «музей» Рюйша разрастался и занимал уже пять комнат. Любимый экспонат коллекции, комплектуемой «великим учёным» с упорством маньяка, занимал почётное место и назывался «Ножка ребёнка со скорпионом». Он представлял собой именно это. Отчленённая ножка детского трупа в банке с каким-то консервирующим раствором (надо думать, ноу-хау нашего эстета), украшенная сверху букетиком цветов. А снизу в стопу впился огромный чёрный скорпион. Очевидно, доктор Рюйш не только детей препарировал…

Заботился учёный доктор и о назидательности своих экспонатов. На небольших постаментах стояли в самых причудливых позах скелеты человеческих зародышей на разных стадиях развития. Сопутствующие латинские изречения трактовали о бренности жизни, страданиях и скорби, быстротечности времени… Но не забывал сей «философ» и о сугубо утилитарных аспектах. Каждый скелет из его аллегорических композиций был подробнейшим образом описан в «прилагаемой документации».

Искушение царя Петра

Пришла пора вернуться к тому, с чего мы, собственно, и начали, — к истории знакомства Фредерика Рюйша с неистовым российским императором. Пётр Первый прибыл в Амстердам в 1698 году. К тому времени он усиленно интересовался анатомией (в частности, несколько раз присутствовал на — вскрытиях в Московском анатомическом театре, где научился «методически разлагать человеческие тела» и даже производить несложные хирургические операции). Понятно, что дошедшие до него известия о Рюйше и его «домашнем музее» взволновали императора. Пётр Первый лично явился к амстердамскому анатому и попросил разрешения осмотреть его коллекцию. В ответ Рюйш протянул Петру… ребёнка. Царь улыбнулся и этого ребёнка поцеловал. Пётр ошибся, приняв младенца за живого, — то был искусно забальзамированный труп.

«Пиар-ход» Рюйша сработал: царь Пётр настолько восхитился его искусством, что провёл в музее не один день, а потом купил всю коллекцию за баснословную по тем временам сум — Адриан му — 30 тысяч гульденов. Эта коллекция, составившая впоследствии основу Кунсткамеры Петра, хранилась первоначально в Летнем дворце Петра I. А для публичного обозрения Кунсткамера была открыта в конце 1718 года в доме, конфискованном у попавшего в немилость вельможи А.В. Кикина. 10 лет спустя экспозиция переехала в новый дом с башней. Там и сейчас находится бывшая Кунсткамера, только называется она теперь иначе — Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого РАН.

Крах операции «Вторая коллекция»

Ну а что же Фредерик Рюйш? Серьёзно поправив таким образом пошатнувшееся было финансовое благополучие, он вернулся к излюбленным некрофильским художественным занятиям, составляя новую коллекцию. Её каталог он издал в 1724 году с посвящением Петру Первому в надежде, что царь и её купит. Но Пётр вскоре умер. Тогда Рюйш переиздал каталог уже с посвящением Парижской академии наук. Снова сорвалось — французские академики с ужасом и отвращением отшатнулись, ведь слава о «методах» Рюйша гремела по всей Европе, хотя прямых доказательств и не было. Умер Фредерик Рюйш в 1731 году в возрасте 92 лет. После его смерти коллекция была распродана с аукционов по частям и рассеялась по миру. Так что первая коллекция, купленная Петром, — фактически всё что осталось. Любой праздный зевака с крепкими нервами и сегодня может созерцать её в музее антропологии и этнографии. Научная ценность её равна нулю, иначе коллекция хранилась бы не в витринах на потеху публике, а в специальных институтах. Но зевакам наука и ни к чему, равно как ни к чему им задумываться о том, каким кошмаром было оплачено щекочущее нервы развлечение.